Защитительная речь адвоката по делу о признании в убийстве

Защитительная речь адвоката по делу о признании в убийстве

Каковы пределы процессуальной самостоятельности адвоката и может ли защитник избирать позицию невиновности своего подзащитного, в случае признания обвиняемым свой вины?

Публикуемая статья – наглядный пример того, как адвокат по уголовным делам избрал независимую позицию и добился оправдательного приговора в отношении обвиняемого, который признавал вину в совершении убийства на протяжении всего досудебного и судебного следствия.

Краткое содержание дела.

Николаев обвинялся по п. «б» ст. 102 и ч. 2 ст. 206 УК.

Признавая вину, Николаев на предварительном следствии и в суде утверждал и активно доказывал, что он единственный виновник убийства Жени Иванова.

Суд, впервые слушавший данное уголовное дело, признал Николаева виновным в совершении убийства и осудил его к предельному сроку лишения свободы, предусмотренному для несовершеннолетних,— 10 годам лишения свободы. В кассационном порядке приговор был отменен и дело обращено к доследованию.

В ходе доследования к уголовной ответственности были привлечены, помимо Николаева, Мишагин и Карпов. Николаев обвинялся в нанесении смертельного удара сапожным ножом. Мишагин — в нанесении смертельной рапы охотничьим ножом. Действия обоих обвинение квалифицировало по п. «б» ст. 102 и ч. 2 ст. 206 УК. Карпов был предан суду по ч. 2 ст. 206 УК.

В суде Мишагин и Карпов виновными себя не признали, а Николаев по-прежнему доказывал, что оба ножевых удара нанесены им.

Защита отрицала причастность Николаева к убийству. В последнем слове Николаев продолжал настаивать, что убийство Иванова совершил он один.

Верховный Суд оправдал Николаева по обвинению в убийстве, осудив его лишь за совершение хулиганских действий.

Мишагин был осужден за совершение убийства, а Карпов — за учинение хулиганских действий.

РЕЧЬ АДВОКАТА В. Я. ШВЕЙСКОГО В ЗАЩИТУ НИКОЛАЕВА

Товарищи судьи!

Вот уже более года, как Коля Николаев упорно доказывает, что он убил Женю Иванова. Даже здесь, в суде, под пристальными взорами сотен люден, он продолжал твердить: «Я бежал за ним, держа в каждой руке по ножу. Сперва ударил сапожным ножом, который был в правой руке, потом охотничьим, который держал в левой руке».

На вопрос суда, за что он убил Иванова, Коля ничего вам ответить не смог. Он признает лишь, что Иванова раньше не знал, впервые увидел его в клубе за два часа до убийства и даже ни о чем с ним не говорил.

«Просто так…» — вот единственный ответ 17-летнего Коли о причинах убийства. Оправдалось то, о чем предупреждал он в своем письме к другу Юре Шелковникову: «Если я задался целью, то сделаю все, что от меня зависит, чтобы достигнуть ее. Что бы ни было, я буду стоять па своем». И стоит! Вопреки очевидным фактам!

Мне придется в этом процессе опровергать показания своего подзащитного. Я буду доказывать, что он говорит вам неправду, что он вводит суд в заблуждение. Я буду просить вас не верить показаниям человека, которого я защищаю.

Это редкое и необычное положение для защитника, и, естественно, может возникнуть вопрос, а вправе ли он вступать в коллизию со своим подзащитным, вправе ли так поступать?

Закон дает ясный ответ. Да, вправе, если это отвечает действительным интересам самого подзащитного и если это служит делу защиты. Статья 51 Уголовно-процессуального кодекса обязывает адвоката использовать «все средства и способы защиты в целях выяснения обстоятельств, оправдывающих обвиняемого». Но адвокат, разумеется, не вправе вступать в коллизию с подзащитным, если это влечет признание его виновным, когда он свою вину отрицает, или признание большей вины, чем он признает.

Самооговор подсудимого — это не его личное дело. Обществу не безразлично, кто понесет ответственность за совершенное преступление. Закон требует, чтобы «каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден». Такое требование закона отражает неразрывную связь интересов общества с интересами личности. Каждое зло, каждая несправедливость в отношении отдельного человека нарушает правильную связь между человеком и обществом, воздвигает между ними стену, а значит, и вредит как интересам личности, так и общества в целом.

Интересам защиты обвиняемого, в том числе и от самооговора, служит и специальное указание в ст. 77 УПК о том, что «признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении признания совокупностью имеющихся доказательств по делу». Именно с этих позиций защита намерена оценивать показания подсудимого Николаева.

Свои показания Коля начинает с рассказа о том, как он сидел в переполненном клубе, где в этот воскресный вечер шла кинокартина «Актер», и держал в каждой руке по ножу. В левом кармане он сжимал охотничий нож, в правый рукав пальто был вложен сапожный нож. Зачем пришел в клуб с ножами, почему держал их в руках — на эти вопросы он вам ответить не смог.

После того, как рядом с ним сел Яковлев, между ними произошла перебранка. Сидевшие позади Яковлева его два товарища в их ссору не вмешивались. Потом один из них — Борисов — вышел из зала. Коля решил, что Яковлев послал Борисова за друзьями, чтобы избить его, когда он выйдет из клуба. Тогда Коля посылает своего приятеля Сурова позвать на помощь ребят со двора. И к тому времени, когда закончился киносеанс, толпа ребят прибегает к клубу с наломанными от забора палками.

Коля выходит из клуба. Мать и соседка, которые тоже были в кино, берут его под руки и направляются к лестнице, ведущей от клуба. Подскакивает Яковлев и кричит: «Спрятался за мамину юбку?» Коле это кажется очень обидным, и он в свою очередь тоже что-то кричит ребятам. Что он крикнул,— об этом здесь все говорят по-разному. Но все подтверждают, что в этом выкрике было слово «бей».

Ребята подбегают к Яковлеву и его друзьям. Одни из них – Иванов, очень высокого роста, и все набрасываются на него. Иванов, преследуемый подростками, бросается вниз по лестнице. После того, как этот вихрь погони скрылся уже из вида, Коля вырвался из рук матери и побежал за ними.

Эта часть объяснений моего подзащитного — от момента, когда между ним и Яковлевым произошла перебранка, и до того, как Коля побежал догонять убегавших товарищей, — подтверждена многими очевидцами и сомнений не вызывает.

Но то, что дальше говорит мой подзащитный, выглядит так же странно, как и его рассказ о том, что он сидел в клубе, держа в каждой руке по ножу. Коля рассказывает, что, выставив вперед два ножа, он побежал от клуба к забору, который огораживает речку Копытовку. Увидев там одного Иванова, бросился па него и нанес два удара ножом. И хотя установлено, что в момент, когда побежал Николаев, вся орава уже давно пробежала мимо этого места, он все же настаивает на своем. Как могло случиться, что Иванов был один, если в это время его преследовала остальные ребята, он тоже не знает. На все вопросы Коля дает лишь один ответ: «Было все так, как я говорю».

Я не буду пока анализировать показания моего подзащитного. Сначала я хотел бы напомнить, как они появились и как возникла в ходе следствия версия обвинения. Это поможет понять и те странности, которые я отмечал в показаниях подсудимого, и причину тех расхождений, которые есть сейчас между позицией подсудимого и версией следствия.

На первых допросах Николаев заявлял, что ему неизвестно, кто убил Иванова. Участники погони за Ивановым — Козырев, Суров и Алексеев сообщили, что, когда они преследовали его, вперед убежали их товарищи Мишагин н Карпов и на время они их всех потеряли из вида. Потом они увидели, что Мишагин н Карпов идут им навстречу. Мишагин, остановив их, сказал: «Хорош, хватит бить». И все стали возвращаться обратно.

Это же самое рассказал па первом допросе и сам Мишагин. Он признал, что, догнав Иванова, ударил его охотничьим ножом в левый бок. На обратном пути, встретив товарищей, показал Козыреву нож и сказал ему, что ударил им высокого парня. Потом

во дворе встретил Николаева Колю и ему тоже рассказал об этом.

Козырев и Николаев его показания подтвердили. Вслед за своим признанием Мишагин добровольно выдал находившийся у него дома охотничий нож.

Таким образом, вопрос о том, кто нанес одно ножевое ранение, казался тогда совершенно ясным. Оставалось лишь выяснить, кто нанес Иванову второе ранение и, в частности, не сделал ли это Карпов, убежавший вперед вместе с Мишагиным.

К этому времени имелись показания Мишагина, что он видел, как перед уходом в клуб Николаев дал Карпову сапожный нож. Мишагин рассказал, что к Карпову приходили чужие ребята «выяснять отношения». Потом они ушли, но он и Карпов думали, что эти ребята еще могут вернуться, и потому оба взяли ножи.

Возникла версия, что один удар ножом нанесен Мишагиным, а второй — Карповым. Для проверки ее следователь провел очную ставку между Карповым и Николаевым. На очной ставке Карпов не отрицал, что он действительно взял сапожный нож у Николаева. Но взял не до драки, а уже после нее. Он рассказал, что, когда шел от клуба с девушками домой, К нему подошел Николаев. Карпов спросил его о том, что случилось в клубе. Николаев рассказал о ссоре и показал ему сапожный нож. Карпов взял его «посмотреть», а возвратил уже потом, во дворе дома. Николаев подтвердил показания Карпова и, начиная с этой очной ставки, стал говорить, что нанес этим сапожным ножом ранение Иванову.

Так появилась вторая версия, что один удар был нанесен Мишагиным, а второй — Николаевым.

После этого следователь проводит очную ставку между Николаевым и Мишагиным. Эта очная ставка совершенно неожиданно привела к появлению еще одной версии. На очной ставке Мишагин повторил свои прежние показания и уточнил, что он не только рассказал Николаеву о том, что нанес ножом удар Иванову, но и показал ему этот охотничий нож. Николаев подтвердил его показания. Затем произошло нечто странное. Мишагин, который только что признавался в совершении преступления и добивался, чтобы его показания подтвердил Николаев, задал ему вдруг вопрос: «Коля, скажи правду, как все было на самом деле. Расскажи, кто нанес оба эти ранения. Иначе я сам все скажу».

И тогда их роли переменились. Николаев стал рассказывать, что охотничий нож он взял у Мишаги-на перед тем, как пошел в кино, что бежал он за Ивановым с двумя ножами в руках и удар охотничьим ножом нанес тоже, потом вернул нож Мишагину и рассказал ему, что ударил им парня.

Теперь уже Мишагин стал подтверждать показания Николаева. Он рассказал, что, встретив возвращающегося Николаева, взял у него свой нож и побежал в ту сторону, куда убежал парень. Перегнал остальных. Догнал этого парня и увидел, что он как-то странно бежит… Тогда, как рассказывает Мишагин, он остановился сам и остановил подбежавших ребят.

Он не отрицает, что действительно сказал Козыреву, что «ударил ножом высокого парня», но сказал «просто для того, чтобы что-то сказать». Потом на следствии, поняв, что нож могут найти и станет известным то, что он сказал Козыреву, решил взять все на себя.

Так появилась третья версия — версия о том, что и второй нож в момент убийства находился у Николаева, что оба удара нанес Николаев.

Все стало как будто бы ясным: Николаев сидел с двумя ножами в кино, он незаметно для всех опередил ватагу, бежавшую за Ивановым, и бросился на него с двумя ножами в руках.

17-летний Николаев был осужден за нанесение двух смертельных ранений к 10 годам лишения свободы, к максимальному наказанию для лиц, совершивших преступление в несовершеннолетнем возрасте. Но этот приговор был обжалован. Даже мать убитого—Валентина Ивановна Иванова, которая до сих пор не может поверить, что сын, которого она сама уговорила пойти в кино, больше никогда не вернется, даже Валентина Ивановна заявила в своей жалобе! что не верит ни приговору суда, ни показаниям Николаева.

Эта несчастная женщина добивается лишь одного: она хочет, чтобы за убийство ее любимого сына ответил тот, кто его совершил…

Верховный Суд республики отменил приговор и возвратил дело на дополнительное расследование.

Но следователя и после этого не насторожили объяснения Николаева. Следствие лишь вернулось к версии о его частичной вине. Теперь Коля Николаев обвиняется в нанесении одного удара сапожным ножом, а Мишагин — охотничьим. Коля по-прежнему настаивает, что убийство совершил он один, а Мишагин, наоборот, отрицает свою причастность к этому преступлению.

Я считал необходимым напомнить вам все это, чтобы обратить внимание на одно важное обстоятельство. И показания Николаева, и версия обвинения появились в результате очных ставок Николаева с Карповым и Мишагиным, т.е. именно с теми, кто продолжал бежать за Ивановым, когда остальные уже отстали. На этих-то очных ставках впервые возникли объяснения Коли о том, как он сидел в клубе с двумя ножами в руках и как потом этими ножами один совершил убийство. Это обстоятельство важно будет иметь в виду, когда мы перейдем к вопросу, у кого же в действительности находились в момент убийства оба ножа.

Каковы же основные итоги судебного следствия?

Оно прежде всего показало, что Николаев не участвовал в погоне за Женей Ивановым. Свидетели Нерестов, Шелковниковы Валерий и Юрий, Ламонова показали в суде, что Коля вырвался от матери и побежал за товарищами, когда они были уже так далеко, что их не было видно.

Как мы выяснили, гнались за Ивановым по узкой, почти прямой, хорошо просматриваемой пешеходной дорожке. Справа от нее речка Копытовка. Слева — строения. Разминуться, не видя друг друга, на этой дорожке нельзя. Однако Алексеев, Козырев, Суров заявляют, что они бежали за Ивановым почти до конца пешеходной дорожки, но Николаев их не обгонял. На обратном пути они его тоже не встретили. Значит, показания моего подзащитного, что он догнал Иванова, явно надуманны.

В суде выяснилось и другое очень важное обстоятельство. И тогда, когда Николаев Коля был в клубе, н тогда, когда гнались за Ивановым, ни одного из двух ножей у Коли быть не могло.

Мишагин не отрицает, что у него был охотничий нож, когда он гнался за Ивановым. Но говорит, как я это уже отмечал, что в начале погони за Ивановым этот нож был у Николаева. А когда Коля возвращался обратно, он взял у него свой нож и тоже побежал догонять Иванова.

Эти объяснения, на которых настаивают Мишагин и мой подзащитный, были полностью опровергнуты их же товарищами. Все они заявили здесь, что за Ивановым Мишагин побежал вместе с ними, когда Николаев Коля еще оставался у клуба. Они рассказа-ли также, что обратно возвращались тоже вместе с Мишагиным. Но Коля им по пути не встретился. Поэтому и передать в это время Мишагину нож он, конечно, не мог. Значит, от начала и до конца погони этого ножа у Николаева Коли быть не могло.

Такое же положение и с сапожным ножом. Показания Карпова, что он взял этот нож у Николаева уже после драки у клуба, когда вместе с девушками возвращался домой, в суде не подтвердились. Свидетели Люся Лукьянова, Нина Голубева и Таня Ерохина пояснили, что они шли с Карповым от клуба до самого дома, но Николаев в это время к Карпову не подходил. Значит, и сапожный нож, который Карпов потом возвратил Коле во дворе, как они оба подтверждают, был взят у него Карповым значительно раньше, еще до того, как Николаев направился в клуб. Последнее обстоятельство видел и подтверждает Мишагин.

Итак, установлено, что в погоне за Ивановым Коля участия не принимал и что пи одного из двух ножей у него в это время быть не могло. Любого из этих фактов достаточно, чтобы опровергнуть объяснения моего подзащитного. Но мы располагаем теперь и множеством других доказательств, которые опровергают буквально каждую хоть сколько-нибудь существенную деталь его показаний. На протяжении многих месяцев Николаев показывал, что сапожный нож он взял в день убийства из дома, а после того, как нанес им удар Иванову, выбросил его в пруд. Проверить это было нельзя: пруд засыпан, а на том месте теперь находится сквер. Впрочем, ни в ходе предварительного расследования, ни на прошлом судебном процессе это ни у кого сомнения не вызывало.

Ведь как показал отец Коли, у него было раньше три сапожных ножа. Один куда-то исчез и когда — он точно не знает, а два других он выдал следственным органам. Все казалось простым и ясным. Но если Николаев не убивал Иванова, то куда же делся третий

сапожный нож?

Он был вам представлен в суде матерью Николаева. Оказалось, что примерно за полгода до случившегося замужняя дочь Николаевой подарила на день рождения матери капроновый платок. Через некоторое время края платка осеклись. Дочь взяла платок и сапожный нож и у себя дома, а живет она отдельно от матери, каленым ножом поправляла края платка. Делать это дома у матери она не хотела, так как отец не любил, когда берут его инструменты. Так этот нож и остался в доме у дочери. Все это подтвердила в суде и дочь Николаевой.

Но дело не только в том, что этот нож теперь найден и приобщен вами в качестве вещественного доказательства по делу. Гораздо важнее, как реагировал на это сам подсудимый. Мы все хорошо запомнили этот первый день судебного следствия. Заканчивается допрос подсудимого. Он уже многократно повторил свои объяснения. Коле задается вопрос: «Вы настаиваете на том, что нанесли удар третьим сапожным ножом, а не одним из тех двух, которые приобщены к делу?». Он ответил: «Настаиваю». — «Вы настаиваете, что этот нож вы затем бросили в пруд?» —«Настаиваю».

И тогда защита попросила вас прервать допрос подсудимого, пригласить в зал его мать, свидетельницу Николаеву, которая предъявила вам нож и объяснила, где он находился в течение полутора лет.

Когда был продолжен допрос подсудимого, он признался, что обманывал раньше и следователей, и суд, что в действительности он этот нож из дома не брали в пруд его не выбрасывал. Так впервые сам Николаев был вынужден признать ложность своих показаний. В этом мы видим главное значение этого эпизода. Правда, Николаев сделал попытку «спасти положение». Он заявил, что взял из дома один из двух сапожных ножей, которые впоследствии были изъяты из дома следователем. Но на этих ножах не было ни рукоятки, ни чехла, которые могли бы оставить обнаруженный экспертами след у самого края рамы—так называемый поясок осаднения. Поэтому возможность нанесения ранения одним из изъятых из дома ножей была отвергнута экспертами еще на предварительном следствии.

В одном из своих показаний Николаев рассказал что после нанесения удара он положил сапожный нож в карман своего пальто, а «потом видел, что нож был в крови». Если бы это действительно было такого на кармане пальто обязательно остались бы следы крови. Пальто было осмотрено, но никаких следов крови, в том числе и в кармане, обнаружено не было Коля показал, что вытер нож носовым платком, а затем перевязал им порезанный палец руки. Позже этот испачканный кровью платок положил в наружный карман пиджака, а в отделении милиции на второй день после задержания выбросил его в туалет. Здесь был оглашен протокол личного обыска Николаева и были допрошены лица, производившие этот обыск. Они заявили, что никакого платка у Николаева не было и что не заметить платок в наружном кармане пиджака они не могли.

В суде были тщательно осмотрены рукава пальто и пиджака Николаева, искали, нет ли хоть малейших следов повреждения ткани от острого как бритва сапожного ножа. Но ничего не нашли, ни одной поврежденной нитки.

Наконец, суд провел эксперимент. Были изготовлены макеты ножей, дали их подсудимому, а перед ним поставили человека такого же роста, как Иванов Женя. Коля должен был показать, как держал он сапожный нож, как наносил удары, место на теле Иванова, куда он нанес их. Результаты эксперимента дали бы возможность потом судить, правильно ли описывает подсудимый, как он совершил преступление. Это был и психологический эксперимент. Он давал возможность увидеть Николаева Колю в обстановке, которая со всей реальностью воскрешала момент убийства.

На память приходит эксперимент с лодкой, описанный Драйзером в «Американской трагедии». В зал суда внесли лодку, посадили в нее Клайда Грифитса и девушку, которая изображала Роберту. Клайд, который отрицал свою вину, должен был показать, как он ударил Роберту, где и как упала она… Этот эксперимент оставил в сознании судей уверенность в виновности Клайда.

Совершенно противоположное произошло в этом судебном процессе. Весь ход эксперимента показывал, что Николаев, который не только признает, но и активно доказывает свою виновность в убийстве, в действительности этого преступления не совершал..

Как вы помните, Николаев поначалу вообще отказался участвовать в эксперименте, хотя ему представлялся удобный случай доказать, что он не оговаривает себя, ведь если то, что он рассказывал здесь, действительно правда, то лучше, чем он, никто не мог знать, как все это было… Потом он все-таки согласился и, держа макет ножа лезвием вверх, показал, как был нанесен удар в правый бок. После этого эксперты единодушно пришли к заключению, что и движение руки, и положение ножа не соответствуют направлению и характеру раны. Этим еще раз были опровергнуты его показания.

Думаю, что, подводя итоги всем собранным доказательствам, я вправе теперь сказать: ни одно утверждение моего подзащитного не осталось здесь без ответа. Самооговор его очевиден. В убийстве он не виновен.

Судом оглашались письма Николаева Коли к родителям, брату, товарищу, к любимой девушке. Они цитируются в обвинительном заключении. По мнению следователя, они неопровержимо доказывают вину Николаева в нанесении одного удара ножом. И действительно, в письмах есть такие слова, как «виноват не во всем». Но одно письмо было оставлено следователем без внимания, хотя именно это письмо давало возможность правильно понять смысл всех остальных. Я имею в виду то письмо Тане, где Коля пишет: «Ведь я преступник и даже хуже того, но слово, которым меня теперь называют, я не буду писать. Я его не заслужил».

Мы знаем теперь, что этого слова ом действительно не заслужил, по в чем же тогда он видит свою вину? На этот вопрос есть ответ в его письме к брату. «Ведь все произошло,— пишет Коля,— из-за меня. И поэтому самый большой срок должен получить я». Он считает себя ответственным за. все, что случилось.

Он рассуждает так: «Я за ними послал… Они прибежали, чтобы меня защитить… Я… я крикнул им: «Бей!» А теперь они пострадают неизмеримо больше меня. Разве я могу, разве я. вправе допустить это?»

Будучи по натуре своей человеком честным, он сделал вывод, что должен ответить за все. Кто держал в руках по ножу, кто бил ими — для него второстепенный вопрос, производный. Он, только он, должен ответить за все. Он должен принять все на себя. Он придумывает, как ом бежал один с двумя ножами в руке, как нанес оба удара. Он будет вести себя так, чтобы суду, чтобы каждому было ясно, что только он мог совершить это убийство.

Он будет обманывать суд, всех, кто сидит в этом зале, но перед собой и своими товарищами — он останется честным. «Отвечать за все и за всех должен я»,— так рассуждал этот подросток.

Он не стал проводить различие между ответственностью моральной и уголовной. Это теперь наш долг. Но, признав, что Николаев Коля говорил здесь неправду, что он себя оговорил, что он давал ложные показания, мы не можем отказать ему в мужестве и глубоком осознании им всей чудовищности того, что случилось. Скажем прямо: Коля Николаев избрал неверный, вредный для правосудия путь — путь самооговора, путь самообвинения. Но за неправильным поведением этого юноши скрывается большое чувство личной ответственности за смерть Жени Иванова.

Конечно, Коля должен понести наказание. Он послал за ребятами со двора. Он бросил клич, который послужил сигналом к избиению Жени Иванова. Он явился подстрекателем к совершению злостного хулиганства. И именно за это он должен ответить в уголовном порядке. Но моральную ответственность он несет несравненно большую. Он это понимает, и в этом он прав.

Не последнюю роль в поведении моего подзащитного играет и неправильно, ложно понятое им чувство товарищества. Вспомните хотя бы его слова в письме к брату: «Я для друга ничего не жалею. Так в этом деле то же самое».

«Ничего не жалеть для друга» — это прекрасное качество, отвечающее высоким моральным принципам советского человека. Но в сознании еще незрелого юноши оно приобретает уродливый смысл. Его слова: «Так в этом деле то же самое» означают: помочь другу скрыть правду, обмануть правосудие, общество, защитить друга, даже если он совершил преступление.

Так, неправильное понимание дружбы приводит к столкновению с понятием правдивости, честности, стирает грань между плохим и хорошим, нравственно портит и того, кому помогают, и того, кто приходит на помощь. Стремление Коли Николаева выручить, спасти от ответственности тех, кто непосредственно повинен в убийстве, идет и от некоторых свойственных ему черт характера.

Как рассказывал здесь Юрий Шелковников, и раньше бывали случаи, когда всю вину за проступки друзей Коля брал па себя. Эта черта характера видна и в его письме к Тане. Он признается ей: «Может быть, другой так не сделал бы, но я поступить иначе не мог…» А дальше по-мальчишески наивно и с гордостью: «Слишком велик душой». Конечно, пройдет время, и Коля поймет большой смысл и значение Дружбы, подлинную цену ей. Он уже начинает думать об этом. С чувством обиды он пишет своему близкому другу: «Сейчас я хочу написать тебе об одном обстоятельстве… за шесть месяцев, пока я под следствием, к ней (он имеет в виду свою мать) никто не зашел. Заходите к ней почаще, ведь ей очень тяжело… Моя Мать знает, что я виноват не во всем…»

Друзья, которых выручал Николаев, были тогда на свободе. Отсюда столько горечи в этом письме.

Но пока он еще не в силах расстаться со старым, привычным для него и друзей пониманием дружбы. Он действует по инерции мысли и чувства. Отсюда Ь его отношение к самому суду, ко всему, что здесь происходит. Для него и его друзей есть еще суд улицы, суд таких же, как они сами. И это мешает им многое понять и увидеть.

За потребностью Николаева быть хорошим нет твердых моральных устоев, прочных понятий хорошего и плохого. Поэтому дома и во дворе он хулиганит вместе с остальными подростками, а на целине, куда его посылали вместе с бригадой студентов, — строил дома, участвовал активно в общественной жизни, шел ” в ногу со всеми. Все зависит от того, кто его окружает, кого он видит и слышит… Он сам пояснил нам: «Там был коллектив, а во дворе у пас только пьют».

Перед нами прошла группа матерей и отцов, мы слушали здесь председателя детской комиссии ЖЭКа, но никто из них даже не попытался понять, почему эти подростки оказались способными совершить преступление. Конечно, этого преступления могло и не быть. Оно во многом случайно. Но поведение этих подростков, их мораль, их отношение к человеку вообще делают преступление далеко не. случайным.

Я напомню вам слова одного подсудимого: «…я не мог сказать ему, что мне стало жалко парня». Один подросток стесняется сказать другому, что ему жалко убивать невинного человека, — вот в чем смысл этих слов. Это значит, что воспитание, которое они получили и в школе, и дома, и во дворе, воспитание, которое они получили среди нас — взрослых, не привило им в должной мере элементарных понятий доброты, человечности, сострадания, мягкости. И потому они смотрят на это, как на постыдные вещи… Жестокость, отсутствие любви к человеку, безразличие к другому! если только этот другой не «свой», — вот что поражает прежде всего в этом в общем-то рядовом уголовном деле. И в этом вина не только самих подростков.

Против этой бессмысленной жестокости есть только одно средство —поднять уважение к человеческой личности, к ее достоинству, к ее правам. Это должно прививаться с детства. Успех такого воспитания полностью зависит прежде всего от того, насколько прививаемые принципы и убеждения согласуются с тем, что человек видит, наблюдает, слышит вокруг себя — в семье, во дворе, на улице, в школе и па производстве, в обществе — всюду, где он сталкивается с реальной жизнью.

Поэтому в ответе за воспитание молодежи — и государство, и общество, и каждый гражданин, все мы!

Мы вправе были рассчитывать, что наш судебный процесс привлечет большое внимание общественности в районе, где было совершено преступление, что здесь будут преподаватели школ, где учились эти подростки, что здесь будут представители района, ответственные за то, как выполняется закон о всеобщем обязательном образовании, представители комсомольских и юношеских спортивных организаций района, что здесь будут все, на ком лежит ответственность за их воспитание.

Но они не пришли сюда.

Жизнь Иванова Жени теперь не вернуть. Однако такие процессы, как этот, должны являться большими уроками. Необходимо осмыслить причины, необходимо понять, что и кто должен делать, чтобы уберечь молодежь от преступлений.

Товарищи судьи! В письме, которое прислал из Заполярья брат Николаева — Алексей, есть такие слова: «То, что он расскажет все как было, очень сомнительно… Вот если бы была доказана его невиновность каким-либо другим путем, а не путем допроса».

В нашем советском уголовном процессе признание не является решающим доказательством. Суд проверял все. Каждый факт и каждое утверждение подсудимого. Суд искал объективные доказательства. За внешне спокойной размеренной работой суда шли напряженные поиски истины.

Здесь полностью и неукоснительно соблюдался закон. Здесь была полная возможность доказывать, опровергать, защищать. Здесь был суд.

Тяжкое преступление, которое так нелепо выхватило из жизни юношу Иванова, не может быть безнаказанным. Но и нельзя допустить, чтобы вину одних взял на себя другой.

По обвинению в убийстве я прошу вынести Николаеву оправдательный приговор.


Читайте также:

Речь адвоката в защиту обвиняемого в убийстве

Речь адвоката в защиту обвиняемого во взятке

Речь адвоката в защиту обвиняемой в незаконном аборте

Речь адвоката в защиту обвиняемого в изнасиловании

Защитительная речь адвоката в деле о ДТП

Судебная речь адвоката в защиту обвиняемого в совершении военных преступлений

Судебная речь адвоката в деле по обвинению в умышленном убийстве

Выступление адвоката в суде по уголовному делу

Защитительная речь адвоката в деле о грабеже

Защитительная речь адвоката по делу о взятке

Защитительная речь адвоката в деле о ДТП путем наезда на пешехода

Речь адвоката в уголовном деле о грабеже

Судебная речь адвоката в деле по обвинению в разбое

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в служебной халатности

Судебная речь адвоката в уголовном деле по обвинению в поджоге

Речь прокурора в уголовном деле по ДТП

Адвокатское объединение
«Никитинский и Партнеры»
код ЕГРПОУ 41389693
65014, г. Одесса, ул. Греческая, 2/1
E-mail: odesslawyers@gmail.com
Режим работы:
Пн-Пт: с 09:00 до 18:00
Сб-Вс: по записи
Вверх